Политическая экономия. Теория предельной полезности

Развитие политической экономии в последние годы XIX века явно противоречит развитию науки истории в том отношении, что в ней стремились к дедуктивной теории, выведенной из абстрактных первоначал, а не к собиранию фактов. «Вульгарныеэкономисты» середины XIX века довольствовались утверждением железных законов экономики как научного оправдания безжалостной эксплуатации в то время. Однако уже в 1852 году даже Джон Стюарт Милль в своих «Принципах политической экономии» начал сомневаться, можно ли оправдать эту степень нищеты какими - либо законами, и обнаружил опасное стремление к социализму. В самом деле, в середине XIX века основная цель экономических сочинений изменилась в корне, хотя и незаметно. Задача экономистов нового периода состояла теперь в защите капитализма не от старомодного протекционизма и интересов землевладельцев, а от критики снизу, со стороны социалистического движения и прежде всего со стороны Маркса, а это требовало более тонких и научных оправданий.
Прародителем такого оправдания, впервые использованного Джевонсом (1835 — 1882), Менгером (1840 — 1921) и Уолрасом (1834 — 1910) и приведенного в завершенную систему Маршаллом (1842 — 1924), была теория предельной полезности (553). Эта теория научна только в том смысле, что она применяла несколько более подчищенную математическую теорию пределов к проблемам экономического обмена, признавая в то же время необходимую и вечную естественность капиталистической системы производства. В этой теории любая стоимость устанавливалась стоимостью, по которой может быть выгодно обменена последняя, или предельная, единица. Предельные единицы: наихудший участок поля, который еще выгодно возделывать; дополнительный товар, который еще выгодно производить; работник, которого еще выгодно нанять, а не уволить; покупка или развлечение, без которых еще можно обойтись, — считаются ограничительными пунктами, где начинается или прекращается производство или потребление определенных товаров. Средняя цена заменяется предельной ценой, а различие между ценами рассматривается как фактор, определяющий объяснение и оправдание ренты, прибыли и процента.
Теория предельной полезности отрицала всякое значение стоимости, за исключением того, которое определяется законом предложения и спроса на идеально свободном рынке. Стоимость зависит исключительно от чисто субъективного математического исчисления, не зависящего от вульгарных материальных соображений. Следовательно, поскольку труд не входит в определение стоимости, не может быть и речи о прибавочной стоимости или эксплуатации, так что доводы Рикардо и Маркса рассматриваются как не относящиеся к делу. Теория предельной полезности также заменила предсуществующую гармонию экономистов XVIII века абсолютным равновесием, которое действует совершенно автоматически, но в то же время является наиболее благоприятным. Любое вмешательство профсоюзов, монополии или правительства в обмен товаров по подлинным предельным стоимостям неизбежно влечет за собой ухудшение положения для всех.
Сначала теорию предельной полезности выдвинули не в целях оправдания [эксплуатации]. Она пыталась объяснить изменение цен исключительно с точки зрения рыночного и биржевого обмена, игнорируя всякие соображения о самом производственном процессе, которым экономисты того времени (за исключением немногих экономистов - историков) серьезно не интересовались. Во всяком случае, эта теория никогда не была тесно связана с экономической действительностью. Деловые люди не извлекли из предельных вычислений никакой пользы для своих сделок. Действительные цены отдельных товаров были подвержены случайным флюктуациям, определяющимся внешними причинами или биржевыми игроками, которые этой теорией игнорировались, и к тому же цены вообще были подвержены гораздо более серьезным, по - видимому, неизбежным, но непредсказуемым изменениям в периоды бумов и кризисов. Этого нельзя было игнорировать, однако изменения цен рассматривались как колебания, которые исчезнут при достижении идеального равновесия.
Задолго до принятия теории предельной полезности условия, которые она постулировала, уже не существовали. На свободный мировой рынок явно вторгались объединения и тресты, с одной стороны, и правительственный протекционизм, часто тесно связанный с ними, — с другой. Распространение тяжелой индустрии в других районах, кроме Англии (312), фактически ликвидировало те чрезвычайно благоприятные условия середины XIX века, на которых основывалась теория предельной ценности. Тем не менее данная экономическая теория, которая стала установившейся доктриной не только в Англии, но почти во всех капиталистических странах, осталась и насаждалась с небольшими изменениями во всех областях экономической науки. Сам факт, что она имела слабую связь с действительностью, лишь оттенял прелесть ее научных доводов. Лионелю Роббинсу, обнаружившему явные добродетели в недостатках этой теории, оставалось провозгласить:
«...как личные, оценки, так и технические факты находятся вне сферы экономического единообразия... Однако разве не желательно переступить подобные ограничения? Разве мы не должны стремиться быть в состоянии дать цифровые значения системе счисления оценок, установить количественный закон спроса и предложения?.. Несомненно, что такое знание было бы полезно. Однако небольшое размышление делает ясным, что здесь мы вступаем в такую область исследования, где нет оснований полагать, что можно открыть какое - либо единообразие.
...Если это верно в отношении попыток установить определенные количественные значения для таких простых понятий, как функция спроса и предложения, то тем более применимо это к попыткам установить «конкретные» законы движения более сложных явлений: колебаний цен, дисперсий цен, деловых циклов и т. п.».
И ему осталось только похвастаться, что истинные экономисты не вступают в «скучные дискуссии о различных формах крестьянской собственности, фабричной организации, индустриальной психологии, технического образования и т. д. ..Ли] о бесхребетных пошлостях относительно удобрений»в1ввв.
Тем не менее события XX века, в особенности большой кризис 30 - х годов, явились слишком серьезным уроком даже для академических экономистов. Каким образом бунт наиболее выдающегося из академических экономистов Джона Майнарда Кейнса (1883 — 1946) против пороков и нелепостей теории предельной полезности характеризует начало новой эры в экономической теории, включившей в себя принцип полной занятости, мы покажем в своем месте (597).
Главные черты предельной школы — ее формализм и субъективизм являются характерными чертами для общей умственной деградации конца XIX века. Она знаменует собой возврат к непригодному математическому истолкованию общественных явлений, имевшему место в конце XVII века. С внедрением статистики стало казаться, что, говоря словами Джевонса, «наша наука должна быть математической просто потому, что она имеет дело с количествами». Такое удаление из политической экономии всего социального и материального привлекало к себе интеллигентов, ибо оно казалось научным и объективным в том позитивистском и по существу субъективистском смысле, который приобретает все более важное значение к концу века (318). На деле эта теория не была ни объективной, ни политически нейтральной. Делая основной упор на потребляющую личность и ее субъективные желания, она показывала, что желание миллионера приобрести еще одну машину «роллс - ройс» и желание жены рабочего получить пол - литра молока для своих детей мало чем отличаются друг от друга. Изгоняя из политической экономии любые представления об эксплуатации, она устраняла всякую революционную критику. Принимая существующий экономический строй как нечто само собой разумеющееся, она в конечном счете приводила к оправданию этого строя. В таком оправдании, конечно, крайне нуждались, а оно становилось все более и более трудным.







Материалы

Яндекс.Метрика