К системе природы. Бюффон
Вооруженные этой системой естествоиспытатели, в какой бы части земного шара они ни находились, могли работать совместно, зная, что если они употребляют правильное название, то это значит, что спи говорят об одном и том же организме, и тем самым они могли содействовать созданию общего каталога органических существ — процесс, продолжающийся и до наших диен. Вначале система Линнея была весьма негибкой; однако было возможно без сколько - нибудь существенного ее нарушения постепенно ее изменять, пока она не начала все больше и больше становиться системой природы, то есть, иными словами, до тех пор, пока виды, более сходные между собой, чем с какими - либо другими видами, не были объединены в один и тот же род, в то время как более крупные группы, роды и семьи отделялись друг от друга более существенными различиями.
Работа систематизаторов имела непосредственное и длительное практическое значение. С научной точки зрения, однако, внедрение ее имело еще более далеко идущие последствия. С этого момента становилось невозможным рассматривать естественную классификацию живых существ, не будучи вынужденным вспомнить о их взаимосвязях, которые заключались уже в самих используемых терминах, в названиях родов или отрядов и семей. Одним из первых, кто это понял, был Жорж Луи де Бгоффон (1707 — 1788). Обладая блестящим умом и покладистым характером, он сделал больше, чем любой другой человек, для популяризации естественной истории как при французском дворе, так и среди поднимающейся буржуазии, представителем которой (правда, ему был пожалован королем Людовиком XV графский титул) был он сам. В 1739 году он был назначен хранителем королевского сада, ныне Ботанического сада, и превратил его в то, что в течение некоторого времени было крупным исследовательским институтом, где вдохновлялись и обучались многие биологи и химики Франции (296). В отличие от Линнея, у которого отсутствовали знания в любой другой области, кроме естественной истории, Бюффон был в действительности физиком и внес рациональные идеи ньютонова синтеза в область биологии; однако, возможно по той же самой причине, он ни в коей мере не был столь же терпеливым наблюдателем или ревностным классификатором. Он устанавливал моду в литературном изложении идей науки, и его смелые мысли о происхождении мира, растений и самого человека сделали его близким сердцу философов и творцов Французской революции.
В своем фундаментальном труде «Systeme de la Nature» («Система природы». — Перев.) Бюффэн утверждал, что родство, лежащее в основе классификации животных и растений, было подлинным. В этом его поддержал Эразм Дарвин (1731 — 1802), о котором мы уже упоминали, как о ведущем члене «Лунного общества». Он был преуспевающим врачом в Личфилде, поэтом, популяризатором науки, а также вдумчивым и смелым теоретиком в биологии. Его «Zoonomia» («Зоономия, или законы органической жизни». — Перев.) представляла собой попытку проследить происхождение жизни от тончайшего волоконца, от которого произошло все огромное многообразие наблюдаемых живых форм как следствие различных его реакций на различные внешние влияния. Поскольку Дарвин не мог ничего знать ни о внутренней структуре живой материи, пи о механизме ее реакций, идеи его были по необходимости умозрительными и скорее служили поддержкой натурфилософской школы романтиков в Германии (361), чем привели к каким - либо новым наблюдениям и экспериментам. И все же то, о чем он осмеливался думать, могли думать после него и другие с большими на то основаниями.
Если бы не пиетистская реакция против Французской революции, мысль о том, что все виды произошли от одного общего начала, была бы свободно принята в начале XIX века. Однако в XIX веке чуть ли не в большей степени, чем в XVII или во времена коптрреформации, было необходимо придерживаться буквальных истин библейской притчи о сотворении видов, о сотворении животных и растений в соответствующие дни недели, так что на протяжении свыше 50 лет большинство естествоиспытателей прикладывали к своим микроскопам невидящий глаз и отказывались думать о значении системы природы.