Разделение религии и науки
Следствием проведенного Декартом деления явилось то, что оно обеспечило ученым возможность проводить отныне свою работу, не боясь вмешательства церкви, при условии, что они не будут вторгаться в пределы религиозной сферы. Конечно, избежать такого вторжения или воздержаться от него было очень трудно, и тем не менее в результате сложившегося положения появился тип чистого ученого, сторонящегося всего того, что могло вовлечь его в дискуссии религиозного или политического характера. До известной степени и сам Декарт, по - видимому, сторонился таких дискуссий, поскольку, по слухам, когда, закончив свою «Систему мира природы», он узнал о суде над Галилеем, ему стало понятно, что в таком виде, в каком она написана, эта книга не годится. Церковь определенно решила, что для сохранности религиозных истин необходима именно система Аристотеля — Фомы Аквинского, и не собиралась допустить существования какой - либо другой системы, которая могла бы поставить эти истины под сомнение. Поэтому Декарт поставил перед собой задачу показать, что его системы могли так же убедительно, если даже не лучше, доказать бытие бога, как и более ранние философы. Из своего знаменитого первого дедуктивного вывода «je pense done je suis» — «Я мыслю, следовательно я существую» он сделал заключение, что поскольку все люди могут представить себе нечто более совершенное, чем они сами, совершенное существо должно существовать. Система Декарта была настолько хорошо ограждена от нападок со стороны теологов, что, несмотря на протесты университетов, была принята в такой христианнейшей стране, как Франция, при жизни Декарта и продолжала существовать в течение столетия после его смерти.
Однако система Декарта, несмотря на обилие математических и опытных данных, по сути своей представляла собой великолепную поэму или миф о том, чем могла бы быть новая наука. В этом заключалась как ее привлекательность, так и опасность. Система Декарта явилась смесью заключений, прочно опирающихся на эксперимент, с заключениями, дедуцированными из первоначал, выбранных в соответствии с прославленным методом Декарта, исключительно в соответствии с их ясностью. С тех самых пор погоня за такой ясностью была и украшением и ограниченностью французской науки. Там, где это позволял характер познания, как, например, в динамике и химии XVIII века и в бактериологии XIX века, она могла быть использована для упорядочения целых отраслей подлинного, но хаотического знания. Во всех других областях система Декарта имела тенденцию к вырождению в бесплодные общие места и ложные упрощения.
Декарт сам до известной степени признавал ограниченность попыток создать философскую систему усилиями одного только человека и понимал, что надлежащее установление системы мира потребовало бы сотрудничества многих умов. В «Discours de la Methode» («Рассуждения о методе») он пишет, говоря об опытах: «Я вижу также, что они таковы и их так много, что ни моих рук, ни моего дохода, если бы он даже в тысячу раз превышал нынешний, не было бы достаточно... Я предполагал изложить в написанном мною трактате и ясно показать в нем пользу, какую общество может из этого извлечь, чтобы им обязать всякого, кто желает вообще людям блага, то есть всех тех, кто действительно добродетелен, а не только притворяется таковым... сообщить мне об опытах, какие он уже произвел, и помогать в отыскании тех, которые еще остается произвести».
В другом месте он говорит, желая оправдать опубликование своих собственных выводов:
«...эти понятия показали мне, что можно достигнуть познаний, очень полезных в жизни, и вместо той умозрительной философии, которую преподают в школах, можно найти практическую философию, при помощи которой.
зная силу и действие огня, воды, воздуха, звёзд, небес и всех других окружающих нас тел так же отчетливо, как мы знаем различные занятия наших ремесленников, мы могли бы точно таким же способом использовать их для всевозможных применений и тем самым сделаться хозяевами и господами природы. А это желательно не только в интересах изобретения бесконечного количества приспособлений, благодаря которым мы без всякого труда наслаждались бы плодами земли и всеми удобствами, но главное — для сохранения здоровья...»
Таким образом, по своим конечным целям Декарт не многим отличался от Бэкона, о котором он при всяком случае отзывался с восторгом. Бэкон и Декарт совместно настолько подняли авторитет экспериментальной науки в глазах просвещенных кругов того времени, что она стала пользоваться таким же уважением, каким пользовалась у них литература. Начиная с этого времени новая натурфилософия, а не схоластическая философия стала центром внимания и дискуссий. В самом деле, по прошествии еще примерно двухсот лет ей удалось пробить себе дорогу в университеты Англии.
Теперь настало время значительного распространения этой естественной науки и ее первых плодов. В последующий период с 1650 по 1690 год должна была наконец произойти «великая ремонстрация», или, как сказали бы мы. реконструкция, о которой мечтал Бэкон.
«Я прошу людей поверить, что это не мнение, которого следует придерживаться, а работа, которая должна быть сделана; и я заверяю их, что работаю для того, чтобы заложить основы не какой - либо секты или доктрины, а блага и могущества человечества».