Научная революция
Главная задача настоящей главы состоит в том, чтобы проследить развитие новой науки от критического периода ее рождения и первоначального роста до интеллектуальной ее зрелости. Необходимо прежде всего показать ее связь с новыми общественными силами Возрождения и Реформации, а затем изучить то, как ее достижения определяли технику и формировали идеи в последовавшее затем новое время. Изменения в научных идеях в этот критический период были действительно важнее изменений в политике и религии, имеющих, как это тогда казалось, всеобъемлющее значение. Это была поистине научная революция, разрушившая все здание интеллектуальных домыслов, унаследованных от греков и канонизированных как исламистскими, так и христианскими теологами, и поставившая на его место совершенно новую систему. Новое количественное, атомистическое, безгранично расширенное и мирское представление о действительности заняло место старой, качественной, непрерывной, ограниченной и религиозной картины мира, унаследованной мусульманскими и христианскими схоластами от греков. Иерархическая вселенная Аристотеля отступила перед мировой схематикой Ньютона. Во время этого перехода разрушительная критика и конструктивный синтез сблизились между собой настолько, что провести между ними грань невозможно.
Такая замена была лишь симптомом новой ориентации познания. Это было преобразованием науки из средства примирения человека с миром, каков он есть, был и будет в дальнейшем, в средство господства над природой путем познания ее вечных законов. Создавшееся новое положение само по себе явилось плодом нового отношения к материальным благам и вызвало новый интерес образованных людей к практике ремесленнического мастерства. Таким образом, Возрождение, правда лишь частично, уничтожило разрыв между аристократической теорией и плебейской практикой, образовавшийся с возникновением классового общества в эпоху ранней цивилизации и ограничивавший большие интеллектуальные способности греков.
Чтобы получить верное представление о том, как возникла современная наука, необходимо рассмотреть как практические, так и духовные аспекты этого превращения, начавшегося в эпоху Возрождения. Писатели, занимавшиеся историей науки, обычно останавливались лишь на втором аспекте и тем самым рассматривали это превращение в целом либо как превращение плохих аргументов в хорошие, исходя из самоочевидных предпосылок, либо как более тщательное наблюдение и более правильную оценку очевидных фактов. О неверности обоих толкований свидетельствует их неспособность разъяснить совпадение по времени и месту экономического, технического и научного прогрессов, равно как и совпадение вопросов, которыми занималась наука, с теми, в которых были технически заинтересованы руководящие группы общества.
С другой стороны, неверно также рассматривать только эти технические интересы. В равной степени следует учитывать как душевные состояния, так и материальную заинтересованность. Идеологические аспекты той борьбы, которую вела нарождающаяся (emerging) буржуазия, наложили свой отпечаток как на научные, так и на религиозные идеи тех столетий, когда происходил этот переход. В самом деле, вызов идеям, принятым в течение многих столетий, мог быть сделан только в такое время, когда были поставлены под сомнение самые основы общества.
В отличие от предыдущего перехода, когда — как в конце существования Римской империи — новая наука строилась на обломках старой или когда - как в начале средневековья — наука преобразовывалась, переходя из одной культуры в другую, — революция, породившая современную науку, совершилась без подобного разрыва в постепенности или без внешнего влияния. Это еще раз подчеркивает тот факт, что радикально новая система мысли строилась в новом обществе из элементов, непосредственно вышедших из старого, но видоизмененных мыслями и действиями людей, делавших эту революцию. Старая фго - дальная культура была подвергнута проверке и сочтена несостоятельной; она не могла преодолеть порожденные ею же самой конфликты. Новый, выдвинутый этой революцией буржуазный класс должен был найти свою собственную, новую общественную систему и развить свою собственную, новую систему идей. Люди Возрождения и люди XVII века понимали, конечно, что порывают с прошлым, как бы много они ни были ему бессознательно обязаны.
В одном важном отношении научная революция отличалась от ранее имевших место изменений тем, что она была облегчена, в особенности вначале, осознанием того факта, что она представляла собой возвращение к идеям более старой, более величественной и носившей более философский характер культуры. Авторитет древних мог быть использован и действительно использовался такими подлинными новаторами, как Коперник и Гарвей, в качестве доказательства, не менее важного, чем свидетельство их чувств. Дело шло не столько об отрицании всякого авторитета, сколько о подкреплении одного из них другим. Гуманист мог свободно останавливать свой выбор на любом авторитете и мог это делать по причинам внутреннего порядка. Возвращение по меньшей мере части лучшего математического труда классической древности, в частности трудов Апполония и Архимеда, помогло покончить с монополией Аристотеля. Источником вдохновения мог служить даже Платон — скорее как математик, чем как теолог. В известном смысле и, несомненно, в лучшем смысле, новая наука непосредственно шла от древних;, ибо именно, следуя их методам, люди нового века смогли опровергнуть их идеи и превзойти их достижения.