ОРГАНИЗАЦИЯ И СВОБОДА НАУКИ
Важные сдвиги в масштабах и организации науки за последнее время имели воздействие на внутренний характер самой науки. Впервые ученые были вынуждены критически подвести итог своей деятельности в общесоциологическом, а не только в частном академическом плане. Они должны были рассмотреть свое отношение друг к другу и к обществу, а также к предмету своего исследования. И этот интерес не ограничивается научными работниками; он также представляет собой дело самой большой общенародной важности. Чем больше осознается, что действительное благосостояние и будущий прогресс общества зависят от соответствующего развития и использования науки, тем сильнее будет желание людей поддерживать и поощрять науку и в то же время тем сильнее они будут заинтересованы видеть науку здоровой и действенной.
Однако в конечном счете только деятели науки могут определить, каким образом все это осуществить в деталях и какая для этого необходима степень внешней поддержки и сотрудничества. Вполне естественно, что в такие переходные периоды существуют значительные расхождения во мнениях. Два основных вопроса волнуют в настоящее время мир науки: совместима ли организация науки с такой свободой, при наличии которой только и может развиваться наука? Ответственны ли ученые, и в какой степени, за общественные последствия своих работ? Эти два вопроса являются в конечном итоге двумя сторонами одной проблемы, и вытекающие отсюда споры разделили ученых на два совершенно определенных противоположных лагеря. Старая школа, оглядываясь назад, на золотой век науки XIX столетия, хотела бы свести организацию науки к минимуму, допуская свободные и стихийные усилия отдельных и лично преданных науке ученых115,71 - 2. Она также хотела бы по возможности отмежеваться от всякой ответственности за последствия научных открытий, которую она хочет переложить на фабрикантов и политических деятелей, хотя большей частью они деланно сожалеют об этих последствиях. Других взглядов придерживаются в основном молодые научные работники, которые видят в организации единственное средство прогресса науки и ее эффективного использования в общественных целях. Эти ученые, будучи частью более широкого демократического движения, чувствуют, что они должны взять на себя свою долю ответственности за использование науки в обществе.
Именно в этом деле противоположность между использованием науки в капиталистических и социалистических странах оказывает наибольшее воздействие на мнение ученых. С одной стороны, все могут видеть значительное развитие индустриальной науки ради прибылей монополий и еще более значительное — ради военных целей, а также развития науки, играющей главенствующую роль в изобретении оружия массового уничтожения. С другой стороны,.
все видят создание новой широкой организации науки, развитие которой, хотя военная наука и имеет здесь свое место, направляется в первую очередь на разрешение проблем производства и на то, чтобы претворить в жизнь новые конструктивные планы преобразования природы и подъема жизненного уровня народа. Уже в период холодной войны, несмотря на фактическое запрещение публикования информации из социалистических стран и яростную пропагандистскую кампанию, раздувающую малейшую нелепость и неудачу в них, картина, преподносимая ученым капиталистических стран, начала вызывать у них сомнение. Им было трудно примирить ее с тем несомненным фактом, что Россия, начав почти что с ничего, через тридцать лет превратилась во вторую по значению промышленную страну в мире и что «Коммунистический Китай» всего за пять лет сумел проделать так много в этом направлении. Эти сомнения превратились в уверенность после состоявшейся в 1955 году Женевской конференции по мирному использованию атомной энергии, где ученые впервые смогли обменяться мнениями. С этого времени взаимные посещения начали быстро рассеивать предвзятое мнение о несовместимости социализма и науки. Даже если некоторым из ученых и не все нравится из того, что они видят или о чем слышат, они признают, что здесь имеется нечто серьезное, что развивается весьма быстрыми темпами.
Такие сопоставления заставляют ученых, особенно в Англии, серьезно задуматься над условиями своей собственной жизни и работы и над тем применением, которое получают результаты этой работы. Они видят, как бесконечно откладывается осуществление многообещающих планов исследований — за исключением тех, которые имеют интерес в военном отношении. Они отмечают, что достижения науки используются в промышленности лишь в очень недостаточной степени и с запозданием и что распространению научного образования мешает отсутствие надлежащих помещений и средств для оплаты преподавателей.
Эти недостатки ощущаются не только теми, кого они непосредственно касаются. Более широкие, чем когда - либо, слои населения начинают осознавать быстро растущие возможности, открываемые недавними научными достижениями. Они сами могут убедиться в том, что эти возможности не используются и что хромающий ныне прогресс науки идет значительно медленнее, чем он мог бы идти. Они чувствуют, что лишаются своих врожденных прав, плодов знания, о которых Бэкон говорил на заре эпохи капитализма. Люди начинают ощущать, что если капиталистический строй не может использовать благ, с помощью которых он вырос, то, может быть, пора уже реформировать его или он должен уступить дорогу лучшему общественному строю.
Внутренние проблемы организации науки — порядок и самопроизвольность
Даже те ученые, которые не склонны в своем анализе положения науки зайти так далеко, как это сделано здесь, или которые могут принять это положение как удовлетворительное, не могут целиком уйти от проблемы наилучшей организации науки, ибо в своей повседневной работе они непременно должны иметь дело с организацией в том виде, как она существует в настоящее время. Они могут не одобрять ее в принципе, однако на деле они не могут обойтись без этой организации. Это неодобрение действительно имеет известную рациональную основу, поскольку проблема организации науки коренным образом отличается от проблемы организации почти всех других человеческих институтов: от военных до торговых и даже до спортивных. Только организация искусства представляет собой еще большие трудности.
Причина этого заключается в том факте, что наука, как мы видели, отличается от других областей человеческой деятельности тем, что она имеет дело с новым, а не с ожидаемым. В других областях можно определить, что может быть сделано и какие шаги необходимо предпринять для этого. В науке все это обстоит иначе. Для того чтобы иметь дело с непредвиденным, требуется нечто совершенно отличное от способности следовать установившейся практике. Конечно, в науке имеется огромное количество установившихся правил и навыков, и оно неизбежно растет вместе с усложнением научной техники. Эта установившаяся практика имеет большое значение, и наука не могла бы существовать в настоящее время без технических, снабженческих, административных и связных служб, немыслимых в прежнее время. Однако ни один ученый не воображает, будто эти необходимые дополнения подменяют основную особенность науки — оригинальное открытие.
Существо проблемы состоит в том, каким образом обеспечить условия, необходимые как для материальной поддержки существования науки, так и для ее способности открывать новое. Разделение науки на две части: прикладную, следующую установившейся практике, и чистую, свободную, — не является решением этой проблемы. В самом деле, поскольку обе эти части являются двумя сторонами одного и того же целого, подобно зрению и движению, этого сделать нельзя. История науки показывает, что на всех ступенях своего развития наука открывала новые стороны природы в процессе решения практических проблем и, наоборот, что практика хирела и разваливалась, если ее не оживляла абстрактная мысль.