СОЗЕРЦАНИЕ И ДЕЙСТВИЕ

Место философии
До сих пор мы рассматривали науку как своего рода автономную и независимую сущность, хотя и подверженную воздействию внешних обстоятельств. Из вышеизложенного должно быть ясно, что это — весьма одностороннее, само по себе вводящее в заблуждение представление. Только в целях изложения можно рассматривать науку в отрыве от общества, частью которого она является. Общество оказывало в прошлом, и оказывает ныне, на науку не только внешнее влияние. Напротив, оно глубоко и непосредственно воздействует на ее внутренний склад и деятельность. Все такие вопросы, как место философии в науке, сочетание свободы и организации в науке, а также и моральная ответственность ученого, связаны с внутренними трудностями и конфликтами науки, вызываемыми сознательным или бессознательным действием общественных сил.
При своем первоначальном появлении наука и философия, как мы видели (101), не были оторваны друг от друга. Древние греки, выковавшие термины как для науки, так и для философии, считали, что обе они служат одной и той же цели. И философия и наука содержали в себе абстрактное знание об истории, о строении и функционировании вселенной, достигаемое с помощью естественных или сверхъестественных средств и оберегаемое ради его самого. Это, по существу, отношение к науке как к магии бытует и в наше время. Оно создает весьма удобное прикрытие для тех, кто извлекает выгоду из науки, позволяя поставить вне закона, как низменную и материалистическую, идею о том, что наука должна быть использована ради блага человека.
Первоначально, как это было уже показано, к знанию относились созерцательно, а не активно, что соответствовало монополии на знание elite, свободных от забот и физического труда, вначале — администраторов, затем — привилегированных граждан, наконец — церковников. Ввиду их заинтересованности в сохранении статус - кво в обществе, они предпочитали думать о знании, как о статичном совершенстве, достигаемом с помощью разума, исходящего из простых наблюдений, или основывающемся на откровении священного писания. Попытки изменить такое знание не только напрасны и не нужны, но и совершенно нечестивы.
Такое отношение к знанию нельзя было сохранить перед лицом экономических и технических изменений, которыми сопровождалось развитие цивилизации и ее последующие преобразования. Стало известно большее количество фактов, и знание должно было более эффективно увязывать известные факты. Настроения действенности сменили настроения созерцательности. Уже со времени эпохи Возрождения начали признавать, что наука не статична, что сущностью науки является приобретение новых знаний, а не подтверждение старых. Однако даже до настоящего времени все еще втихомолку допускают, что приобретение новых знаний в некотором смысле является необычным процессом, что задача науки состоит в открытии неких конечных истин о вселенной, созерцание которых и есть цель науки.
Именно таково то отношение к познанию, которое сохранялось по мере возможности всеми старыми и ныне бессодержательными видами философии и теологии (614). Влияние на науку такого отношения не менее опасно и еще более тщательно замаскировано, чем прежние отношения, ибо наука представляется таким образом, что определяющая ее философия принимается как сама собой разумеющаяся, нигде ясно не устанавливаемая и не подлежащая критике; в литературе о науке ей отводится мало места или его совсем не отводится. Научные публикации считаются соответствующими требованиям, если в них ясно и последовательно изложены наблюдения и эксперименты, выводы и аргументы. Правда, все это необходимо для непосредственной передачи научного знания, достаточного, чтобы сделать возможным воспроизведение проделанной работы, и для варьирования ее. Однако наука смотрит дальше этого. Умалчиваются лишь причины того, почему данная работа проделывается в первую очередь и почему она регистрирует действительную, а не рационализированную цепь мыслей, ведущую к выводам, что может иметь гораздо большее значение для будущего науки. То и другое опускается потому, что первое считается не относящимся к делу, а последнее — слишком трудным или, возможно, слишком тривиальным для изложения. Конечно, это не означает, что философские идеи не проникают в научную литературу. Это означает, что они проникают в нее бессознательным и традиционным путем, увековечивая в науке мнения и предрассудки прошлого, всегда сильно извращенные интересами господствующего класса.
То, что явно выраженная философия в науке опускается, не случайно; это исторически вполне оправдано, хотя в настоящее время уже это не оправдывается. Философия древних и схоластов была приспособлена к религии и политике, а не к материальному владению природой. Она была помехой, а не помощью для науки. Однако первые ученые не могли открыто нападать на эту философию; у них было и без того достаточно дел, чтобы им позволили спокойно проводить свои эксперименты. Лучше было игнорировать эту философию. Более того, величайший подъем науки в Англии и Голландии происходил во время значительных религиозных и политических разногласий, когда элементарный здравый смысл подсказывал не обсуждать философские вопросы. Эта традиция росла и столь прочно укоренилась в английской науке, а через английскую науку в науке многих других стран мира, особенно в Америке, что философия как таковая не имеет места в научных вопросах: она Null us in verba, говоря словами Ньютона. Считается, что наука развивается с помощью человеческого здравого смысла и практического понимания (244).
В настоящее время мы начинаем понимать, что, хотя внутренне невозможно поддерживать и развивать научные дисциплины без определяющих их традиций, такое уклонение гарантирует, чтобы эти традиции замалчивались и оставались неисследованными. Все, что дает игнорирование философии, — это маскировка многого из очень скверной, затасканной и несостоятельной философии2 18. В дальнейшем такое игнорирование философии приведет к тому, что недостаток способности, средств или времени поразмыслить об основоположениях науки будет сдерживать ее прогресс и направлять его по признанным каналам до тех пор, пока условия станут настолько неудовлетворительными, что прогресс науки благодаря случайному открытию вырвется на другой путь, вместо того чтобы использовать возможность выйти на этот путь с помощью того или иного рационального процесса.
Может показаться, что в этих замечаниях я игнорирую массу появившихся за последние триста лет работ по философии и о методе науки — от Лок - ка и Юма до Джона Стюарта Милля, Пирсона и Эддингтона. Эти работы, конечно, являются вкладом в философию, однако они затрагивают лишь крайне ограниченные области науки, главным' образом математическую физику, и пи в коем случае не являются философией науки как живого целого. Очень немногие подлинные ученые читали эти работы. Они едва ли когда - нибудь цитировались, и трудно найти хотя бы один пример, когда эти работы привели бы к открытию или объяснению какого - либо научного факта.
Часто случалось обратное, о чем говорилось выше (236, 408), как явно выраженная, так и подразумеваемая философия науки в прошлом действовала как ограничивающий, а не освобождающий фактор научного прогресса. Величайшие успехи науки были достигнуты несмотря на эту философию и независимо от нее. Чем больше прогресс науки очищается от таких излишних препятствий, тем значительнее благоприятные возможности для тех, кто способен сразиться с действительными, а не искусственными трудностями и тем самым обеспечить стремительный и планомерный прогресс и науке, который до сих пор хромает. Это не означает, что в науке надо отбросить философию, — совсем наоборот. При критическом рассмотрении современных философских направлений становится очевидным, что они терпят неудачу вследствие одностороннего, антисоциального и неисторического подхода к определяющим проблемам науки, а также из - за влияния господствующего класса, в основном неосознанного, ибо оно принимается как само собой разумеющееся.
Как уже указывалось (318), формой этой преграды развитию науки является тенденция к позитивистской, идеалистической и формальной философии науки, которая на деле уводит ученого от действенного экспериментального подхода к проблемам и влечет его к пассивной и созерцательной точке зрения, когда ученый либо погружается в поток бессодержательного и нереального опыта, либо размышляет о вечных и абстрактных истинах. Этот путь в своей древней и современной формах ведет только к бесплодию, и наука в прошлом избегла его только благодаря воздействию материального и социального мира, которое подрывало благодушие ученых и вынуждало - их решать новые проблемы. Любая достоверная философия науки должна учитывать эти факты; она не должна больше рассматривать науку как статичное и изолированное совершенство, она должна рассматривать ее как часть изменяющегося реального материального и социального мира. Первые шаги к такой философии были сделаны Марксом и Энгельсом много лет тому назад. Последующий опыт углубил и расширил их выводы (582). Нельзя сказать, что такая философия для естественных наук уже выкована. Это задача будущего. Эта философия должна быть выведена не из какого - либо абстрактного и логического априорного анализа, а из действительного опыта использования науки в связи с ее общественными задачами.







Материалы

Яндекс.Метрика