Эволюция

Такая концепция плохо согласовалась с прогрессивной и оптимистической позицией буржуазии XIX века, которая нашла близкое себе по духу научное обоснование в теории эволюции. Мысль о том, что земля имела долгую историю, была не новой. В самом деле, как мы увидим ниже, эта мысль начала оформляться еще в XVIII веке, и официальное признание ее задерживалось только клерикальными предрассудками реакционеров XIX века. Вместе с этой идеей пришло как осознание того факта, что животные и растения некогда значительно отличались от своих современных форм, так и естественное предположение, что они могли произойти от каких - то более ранних своих форм. Доказательства, постепенно накапливавшиеся на протяжении всего XIX века и имевшие своим источником опыт строительства каналов и железных дорог, с трудом допускали какое - либо иное объяснение. В то же время более широкое знание распространения и классификации современных животных и растений приводило к тому, что идея какого - то специального сотворения начинала казаться все более и более произвольной. Тем не менее потребовались долгие годы терпеливой и незаметной работы, проводившейся многими поколениями геологов и биологов, прежде чем им удалось заставить человечество прислушаться к этой мысли и принять идею органической эволюции с ее весьма неприятным для самолюбия выводом, что человек произошел от животных. Потребовались вся интуиция, мастерство и научный авторитет Чарлза Дарвина, чтобы обеспечить такой радикально новой идее, какую он высказал в своем труде «Происхождение видов», возможность быть выслушанной даже в 1859 году.
С самого момента выдвижения теории эволюции она стала центром научной, идеологической и политической борьбы. Дарвин, почти невольно, пробил толь же обширную брешь в учении Платона об идеальных формах в одушевленном мире, какую пробил Галилей в мире неодушевленных тел. При этом Дарвин сделал больше, чем простое утверждение факта эволюции: он дал также оружие — естественный отбор, которое уничтожило последнее обоснование для аристотелевской категории конечных причин. Неудивительно, что теологи, придерживавшиеся идеи конечности мира, отвергли эту теорию. Еще более поразительной была идея, что сам человек — эта единственная в своем роде цель творения — был не больше, чем замечательно удачной обезьяной. Это выглядело как ниспровержение не только религиозной доктрины, но и всех вечных ценностей рациональной философии. Впрочем, и то и другое легко оправились от нанесенного им удара.
В то время, однако, теория эволюции находилась в центре борьбы между прогрессом и реакцией, ибо учение это нашло как своих сторонников, так и противников. Оно явилось оружием в руках материалистически настроенных промышленников в борьбе против сентиментальных тори, с одной стороны, и идеалистических социалистов — с другой. Своей доктриной естественного отбора, согласно которой выживали только сильные, оно, казалось, давало научное обоснование и благословение проявлению ничем не связанной конкуренции и оправдывало богатство преуспевающих. По мере того как взгляды Дарвина продолжали завоевывать себе почву и находить поддержку нового поколения ученых, ?сама наука снова начала принимать радикальный тон, хотя пока она и была еще далека от того, чтобы стать социалистической.
Господствующая школа мышления, следуя за Джоном Стюартом Миллем, Огюстом Контом (1798 — 1857) и Гербертом Спенсером (1860 — 1903), стремилась с помощью логики и науки оправдать свободу частного предпринимательства и прославить XIX век как эру, когда человек нашел наконец правильный путь. Эра эта еще не была совершенной: все еще существовали некоторые пороки прошлого, которые следовало смести; и прогресс должен был продолжаться; однако этот прогресс рассматривался как прямое расширение настоящего — больше машин, больше изобретений, больше накопленных богатств, даже больше удобств, честно заработанных смиренными бедняками, следующими евангелию «самопомощи». Самюэль Смайлс (1812 — 1904), отштамповавший это изречение в своих сериях биографий творцов современной промышленности, показал чутье, далеко превосходившее интуицию своих современников. Хотя и связанный с доктриной голого индивидуализма, он к концу жизни понял, что необходимо было нечто большее, чем «самопомощь», и стал пионером технического просвещения для рабочих.







Материалы

Яндекс.Метрика