Общественное положение ученого
Переход от науки, как освободительной идеи, мелькнувшей перед мысленным взором некоторых избранных умов в начале XVIII века, к материальной силе, способной изменить систему жизни, какой она предстала каждому в конце XIX века, не явился, как мы видели, одним простым процессом, а представлял собой результат конфликта, прошедшего множество фаз переменного, быстрого или запоздалого успеха.
В этой борьбе отдельные ученые были вынуждены учитывать не только вечный порядок природы, но также и последствия успешного вмешательства в него с помощью новых сил техники и науки. Их неизбежно раздирали противоречивые побуждения. Будучи выходцами, как это было с большинством из них, из средних и высших классов — ибо основная группа легко могла ассимилировать и переделывать таких отдельных рекрутов из рабочих классов, как Фарадей, — они были связаны с могучими силами капиталистического развития.
Тем не менее как ученые они не могли не видеть, что результаты их усилий все в большей мере использовались для обогащения отдельных лиц и не вели к улучшению общей участи людей. Лишь очень небольшое число ученых принимало сознательное участие в разоблачении этих явлений. Таковы были А. Р. Уоллес (A. R. Wallace) и Герберт Уэллс в Англии, Гсккель в Германии и группа представителей интеллигенции, выступившая в защиту Дрейфуса в 1894 году во Франции.
Идеалы чистой науки. Космический пессимизм
Большинство ученых, однако, уклонилось от предоставленного им неприятного выбора и укрылось за изучением чистых истин науки. Они полагали, что если лично они не наживали капиталов на своих открытиях, то это в какой - то мере освобождало их от обвинения в соучастии в использовании этих открытий для частной наживы.
Такая позиция не могла не отражаться на их идеях и теориях даже в самой науке. Несмотря на тот огромный успех, какой имели научные идеи в раскрытии структуры мира, начиная с туманностей и кончая человеческим мозгом, и вопреки грандиозной картине непрерывного прогресса, которую показала теория эволюции, к концу этого периода оценка дальнейших перспектив науки стала глубоко пессимистической. Картина вселенной не была озарена никакой концепцией человечества, которое сознательно поставило бы себе задачу стать господином природы для блага своего собственного и последующих поколений. Поэтому она была склонна представлять собой картину слепой судьбы, ведущей в соответствии с железными законами к смерти, которой никто не мог избежать.
Пределы науки
Наука, казалось, имела свои пределы. Все более связная и единая картина различных ее отраслей, раскрытая достижениями ученых в XIX веке, представлялась им признаком того, что наука в целом приближалась к своему концу. В области физики первоначально изолированные силы — свет, электричество и магнетизм, а также теплота были объединены в одну великую электромагнитную теорию. Хотя тяготение оставалось непонятным, действие его можно было полностью предсказать, и фактически точка зрения Лапласа, считавшего, что вся вселенная состоит из частиц, движение которых можно было бы определить на вечные времена, стоит лишь определить его в один какой - то момент, оправдывала картину судьбы значительно более всеобъемлющую, чем все, что имели когда - либо греки. В области химии были открыты почти все элементы. Великое обобщение Менделеева установило даже, сколько этих элементов вообще может быть и как немного осталось еще найти. В биологии теория Дарвина показала, что сама эволюция стала фаталистическим прогрессом случайностей и борьбы.
Конечно, науке оставалось сделать еще очень много; каждый ученый в своей области видел перед собой беспредельную перспективу открытия множества частностей, ибо, как это ни странно, несмотря на все великиетеоре - тические обобщения, наука стала в конце Х1Хвека более специализированной, чем когда бы то ни было прежде или чем ей предстояло оставаться потом. Сама по себе специализация была способом избежания слишком тяжелого бремени общего взгляда на вселенную. Космический пессимизм уравновешивался чувством уверенности, если не благодушия, по отношению к настоящему состоянию и ближайшим перспективам развития науки и общества.
Что бы ни думали о своей собственной отрасли знания ученые XIX века, они знали, что общая структура научной теории была надежной, что наследие Ньютона было реализовано и что те странные явления, которые, казалось, не подходили под эту классическую картину, несомненно, окажутся объяснимыми, если ими займется кто - нибудь, обладающий достаточно острым умом. Точно таким]же образом они разделяли чувства людей, среди которых вращались и которые считали, что общественный строй — фондовые биржи, свобода предпринимательства, свобода путешествий и торговли — если и не был еще полностью осуществлен, то, во всяком случае, будет осуществлен в самое ближайшее время и что эпоха безграничного интеллектуального и материального прогресса была близка. Конечно, на горизонте виднелись и тучки: рабочие беспорядки, неприятный рост общих вооружений; однако они надеялись, что при условии здравого подхода и осознания того факта, что сохранение мирной капиталистической экономики является выгодным для всех, тучки эти исчезнут. Будущее, считали они, непременно должно быть расширенным, но довольно неинтересным продолжением прошлого. Как науке, так и обществу суждено было обмануться в этих ожиданиях, что нам сейчас слишком хорошо известно. XX век, как мы увидим в следующих главах этой книги, должен был открыть перед наукой и обществом широкие, новые перспективы.